Пока ученые и обыватели спорят о скорости распространения и потенциальной опасности коронавируса, страх перед эпидемией уже привел к широчайшему распространению китаефобии. Массовая истерия является оптимальной средой для воскрешения этого выживающего в любых условиях чувства страха и ненависти к китайцам. Тем более, что на Западе у китаефобии есть много общего с русофобией.
Эпидемия
коронавируса пугает мир, особенно после того, как сам Китай принял
жесткие меры по борьбе с опасностью. Но если китайцы вводят карантин в
Ухане и провинции Хубей, то есть в эпицентре его возникновения и
распространения, и всячески борются с паникой и распространяемыми
слухами, то остальной мир оказывается перед выбором.
Доверять
Пекину и принимать меры предосторожности или пытаться закрыться от
Китая, как от источника неведомой опасности. Второй вариант никто не
выбирает официально, но именно на него работает массовая истерия,
которая нагнетается как в соцсетях, так и в желтых медиа. И эта истерия
эксплуатирует одну из самых распространенных фобий – китаефобию. Страх и
ненависть к китайцам возрождаются на наших глазах.
«Из-за
того, что какой-то народ в Китае ест странные продукты вроде летучих
мышей, крыс и змей, весь мир может пострадать от чумы», – такой
популярный твит приводит в своей статье «Страх подогревает расизм и ксенофобию по мере распространения коронавируса» американский CNN:
«Сейчас
мы наблюдаем лишь ранние признаки ксенофобской волны против
восточноазиатской диаспоры: пошлые шуточки в интернете, неудачные
заголовки, людей, пугающе ведущих себя в общественных местах. Но если
эпидемия атипичной пневмонии 2003 года может послужить примером, то эти
зачатки ксенофобии потенциально способны перерасти в более опасные явные
формы расизма.
На
пике вспышки 2003 года к людям азиатского происхождения на Западе
относились как к париям. Раздавались сообщения о белых людях,
закрывавших лица в присутствии азиатских сотрудников, а агенты по
недвижимости получали указания не обслуживать клиентов-азиатов.
Азиатам
грозили выселением, отказывали в приеме на работу без обоснования
причин, а в некоторые азиатско-канадские организации приходили прямые
выражения ненависти.
Все
это произошло 17 лет назад, когда Китай медленно шел навстречу Западу.
Теперь он стал развивающейся сверхдержавой, и его роль в ряде недавних
конфликтов (продолжающаяся торговая война между США и
Китаем, опасения, связанные с телекоммуникационной компанией «Хуавэй»,
обвинения в отношении китайских шпионов в Америке и в Австралии) означает, что многие на Западе уже смотрят на него с большим подозрением и напряжением, чем ранее.
Добавьте
к этому угрозу глобальной пандемии, и станет понятно, что мы можем
ожидать еще более омерзительную волну острой дискриминации».
Ксенофобия
и расизм – это общие слова. К тому же под них часто подверстывают как
совершенно естественное для всех цивилизаций настороженное отношение к
чужакам вообще (хотя степень настороженности, конечно, существенно
отличается у разных народов), так и убежденность в том, что люди другой
расы сильно отличаются от тебя и твоей расы (такое отношение вовсе не
обязательно расистское в привычном понимании этого термина – осознание
естественных различий не означает автоматического появления чувства
превосходства). Тем более что в эпоху мультикультурализма на Западе
обвинения в ксенофобии и расизме все чаще используют для маргинализации
вполне естественного беспокойства того или иного народа о своем будущем.
Куда
важнее другое – почему именно «китайская угроза» так легко была
реанимирована. Особенно на Западе, где с китайцами познакомились по
историческим меркам совсем недавно.
Китай
не просто самая древняя из живущих, но и абсолютно уникальная
цивилизация. Большую часть их 3000-летней истории с ханьцами
сталкивались только их соседи-азиаты в основном из Юго-Восточной и
Восточной Азии. Запад стал пересекаться с китайцами всего пару веков
назад, когда начал ставить на колени ослабленную Поднебесную. Масштабы и
самодостаточность Китая уже тогда не только манили, но и пугали Запад,
который к этому времени подмял под себя уже почти весь остальной мир.
Оставались три крупных незападных силы – Китай, Россия и Османская
империя, объединявшая немалую часть исламского мира. Неудивительно, что
все три воспринимались одновременно и как лакомая добыча, и как
смертельная угроза для Запада, призванного пасти народы.
С
турками Европа вошла в плотное соприкосновение с XV века (когда пал
Константинополь), русские полноценно вышли на европейскую сцену в начале
XVIII века и стали постоянным пугалом для Старого Света.
Восточные
варвары – неважно, что одни мусульмане, а вторые православные, обе
цивилизации непосредственно граничили с Европой и поэтому вполне
подходили для демонизации. Неважно, что к XIX веку Европа захватила уже
большую часть мира – важно, что на ее восточных границах лежали две
империи, самостоятельные и непонятные.
Китай
же никак не соприкасался с Европой до тех пор, пока она сама не пришла к
нему. Сначала закрепившись в юго-восточном подбрюшье Поднебесной, а
потом, в XIX веке, начав уже экспансию и в сам Китай. В результате к
началу XX века Китай оказался в полуколониальном состоянии, а миллионы
китайцев использовались в качестве дешевой рабочей силы в европейских
колониях в Азии и в США. Тогда же у европейцев и американцев появилось и
презрение к Китаю, чью великую культуру они плохо знали и еще меньше
понимали, и страх перед ним. Точнее, перед тем, что будет, когда он
проснется и встанет во весь рост, связанное с пониманием того, что за
всякую несправедливость рано или поздно придется платить.
«Желтой
угрозой» пугали европейцев и американцев (а заодно и русских) еще в
конце XIX века. Но когда Китай потерпел поражение еще и от Японии, в
западном сознании именно островная монархия стала главным олицетворением
«желтой опасности». Война с Америкой лишь укрепила этот страх, но после
1945 года Запад оседлал Японию, сделав ее ручной. Китай же стал
«красным», соединив тем самым воедино две главных угрозы для
англосаксонского проекта и Запада в целом: коммунистическую и восточную.
Восточную,
то есть иную, чем западная: к ней относились и русская, и мусульманская
(бывшая турецкая), и китайская. А коммунистическая, красная угроза до
конца 40-х полностью ассоциировалась с СССР, то есть с Россией. И тут
появляется «красный Китай», союзник и брат «красной России». С 50-х
возрождается китаефобия, но она не идет ни в какое сравнение с
русофобией, замаскированной под антикоммунизм и антисоветизм.
Потому
что СССР был сверхдержавой, а Китай бедной и ослабленной десятилетиями
смуты страной, младшим братом, хотя и с огромным потенциалом. Ссора
Москвы и Пекина в 60-е годы привела к тому, что Западу стало выгодно
если не любить, то хотя бы не демонизировать Китай. А в 70-е годы и
вовсе началось сближение Запада и Китая и сорок лет назад Поднебесная
начала марш к статусу державы номер один в мире.
Китай
вышел из кризиса. До этого полтора века страна представляла собой или
объект эксплуатации и манипуляций для Запада, или же погруженную в смуту
и слабую страну. Рост Китая изменил его многовековую политику. Если
раньше (до столкновения с Западом в XIX веке) Китай был самодостаточной
державой, считавшей, что у него все есть и все народы мира рано или
поздно признают мудрость и силу Поднебесной, то теперь он начал играть в
глобальном западном мире по западным правилам. То есть проецировать
силу вовне и осуществлять глобальную экспансию: не военную, но
торгово-экономическую. Причем так успешно, что к сегодняшнему дню он
стал первой экономикой мира, а его армия может считаться третьей по
силе.
Теперь Китай действительно представляет собой угрозу Западу, но не в качестве той силы, которая завоюет его физически (как изображали турок, а потом русских), а как тот, кто вытеснит его с вершины мирового господства и подчинит своей воле и своим планам.
Понятно,
что больше всего ненавидят Китай США и Великобритания. Именно
англосаксонский проект глобального господства входит в клинч с китайским
возрождением. Сильным Китаем невозможно манипулировать, но Пекин
отвергает даже попытки англосаксов привлечь его в союзники, то есть
договориться с ним о разделе мира (предпринятые десять лет назад).
Остановить Китай можно только одним способом, подорвав его изнутри. В
этом его сходство с Россией, но китайцы сделали выводы из краха СССР.
Остается
только попытаться изолировать Китай. Но даже с Россией это не
сработало. При том, что наша страна куда меньше интегрирована в мировую
экономику. Китай занимает огромное место в мировой экономике и его
невозможно блокировать, не говоря уже о том, что это ударит по самим
Штатам, что прекрасно показала идущая уже три года торговая война двух
держав.
Значит нужно пытаться
сдерживать Китай всеми способами – от военного (но тут Штаты потеряют
преимущество в ближайшие пару десятилетий) до геополитического
(используя страх перед Китаем его восточно- и юго-азиатских соседей), от
финансового до идеологического.
На
фоне торговой войны с Китаем администрация Трампа и так уже пыталась то
разыгрывать тайваньскую карту, то подыгрывать гонконгским протестам. А
госсекретарь Помпео в последние месяцы и вовсе повторяет, как мантру,
заклинание о том, что «китайская Компартия представляет собой основную
угрозу нашего времени», причем не просто для Запада, но и для всего
мира. То есть китайцев готовят на роль главных врагов человечества, хуже
террористов или русских.
И тут
очень удачно подворачивается коронавирус, который автоматически
воскрешает все страхи перед «китайской опасностью», «китайским
нашествием», «китайской угрозой». Они, китайцы – другие, опасные, и их
нужно бояться. Ограничивать, изолировать, а в конечном итоге не
разрешать им покупать наши заводы, не подпускать их к нашим портам,
сетям сотовой связи.
Понятно,
что подобные страхи нужно разгонять в Европе, в России, в Азии – везде,
где проходит китайский «Один пояс, один путь», являющийся не просто
инфраструктурным и торговым проектом, а стержнем новой геополитической
реальности, нового, евразийского миропорядка. Эксплуатация человеческих
страхов – самая примитивная и самая любимая игра манипуляторов. Но
действенная ли.
Проблема
англосаксов в том, что страх перед китайцами невозможно будет
поддерживать дольше, чем будет длиться эпидемия. И если властям КНР
удастся взять ее под контроль и не допустить ее перерастания в пандемию
мирового масштаба (а почти наверняка так и произойдет в ближайшие пару
месяцев), то маятник общественного мнения может качнуться от китаефобии в
противоположную сторону. Если не к любви к китайцам – все-таки любовь к
другим расам не распространена в человечестве – то к признанию их
способности сплотиться и побороть страшную угрозу. То есть преувеличивая
сейчас масштабы угрозы и объявляя ее «китайской», китаефобы в итоге
могут сыграть на укрепление репутации Китая как сильной и великой
страны.
Кстати, точно так же,
как раздувание Западом «русской угрозы» в последние годы работает не на
рост русофобии, а лишь помогает процессу восстановления влияния России
на мировые дела: с ними нужно считаться, они ведь даже Америке
президента избрали.